Govinda

ГЛАВА 20

Васудева сказал:

На эти слова, о Каунтея, Сын возницы средь боя тотчас же ответил Прадьюмне благозвучной и учтивой речью:

«О сын Рукмини, я не ведаю страха, правя в битве конями. Я также среди вришнийцев (лучший) знаток битв — могло ли то быть иначе? Но мы, несущие службу возничих, чтим за лравило, о долговечный: оберегать колесничного воина должно любыми средствами! Ты к тому же был так жестоко изранен! Тяжко ранила тебя стрела, пущенная Шальвой, твой дух был подавлен, герой, потому и отъехал я прочь! Теперь же, сын Кешавы, славнейший из сатватов, к тебе вернулось сознание; так любуйся сколько угодно искусством моим в управлении конями! Дарукой я рожден и подобающе им обучен; без страха проеду я сквозь несметные полчища Шальвы!»

 

С этими словами, о герой, он натянул поводья и помчался, направляя коней в (сторону) битвы. Превосходные кони его, о царь, погоняемые кнутом, побуждаемые поводьями, казалось, летели по воздуху, (выписывая) по всему полю всевозможные, самые разнообразные двойные и простые лево- и правосторонние фигуры.

Подчиняясь молниеносным движениям рук сына Даруки, они едва касались земли, словно жгла она им копыта. Не затратив как бы ни малейших усилий, совершил он вокруг войска Шальвы объезд апасавья; и было то подобно чуду, о бык-бхарата! Не мог потерпеть царь Саубхи этого объезда Прадьюмны; тотчас же три стрелы пустил он в его колесничего. Однако, о мощнодланный, сын Даруки продолжил свой путь, не обратив на стрелы внимания, мысли его заняты были конями.

Тогда царь Саубхи вновь осыпал всякого вида стрелами рожденного от Рукмини моего отважного сына. Сын Рукмини на лету расщепил их своими острыми стрелами; рассмеялся губитель вражеских героев, явив это (доказательство) проворства своих рук!

Увидел царь Саубхи, что стрелы его отражены Прадьюмной; тогда стал он пускать стрелы (по-особому), применяя злые колдовские чары асуров. Догадавшись, что пущено в ход оружие дайтьев, могучий (Прадьюмна) высоко в воздухе отразил его оружием Брахмы, а затем метнул и другие оперенные стрелы.

Мигом рассеяв все оружие (Шальвы), в голову, грудь и лицо впились ему кровожадные (стрелы), померкло сознание (его), и пал он на землю. Когда, израненный стрелами, рухнул наземь презренный Шальва, сын Рукмини наложил на тетиву еще одну стрелу, разящую насмерть любого врага.

Но как только на виду (у всех) эта стрела, к которой уст ремились молитвенные упования бесчисленных дашархов, как пламя светозарная, была возложена на тетиву, послышались из поднебесья крики смятения.

Вслед за тем от всего сонма богов, вместе с Индрой и Владыкою сокровищ, снаряжены были посланцами Нарада и могучий Ветер. Явились эти двое к сыну Рукмини и передали?

ему слова небожителей: «Герой, не суждено шальвийскому царю пасть от твоей руки!  

Возьми стрелу назад: хотя, поистине, нет человека, которого она не могла бы сразить на поле брани, но не дозволено тебе убить в (этой) схватке Шальву! Примет он смерть в сражении от Кришны, сына Деваки, — таково предначертание Установителя, мощнодланный, и да не будет то ложно!»

Тут Прадьюмна, исполненный ликования, снявши с отменного лука ту чудную стрелу, вложил ее в колчан. А злодей из злодеев Шальва поднялся (с земли), о Индра царей, и спешно бежал со всем своим войском, израненный стрелами Прадьюмны. Пострадав от (рук) вришнийцев, о Индра царей, злобный (демон) оставил Двараку и на своей Саубхе вознесся в небо.

Такова в книге «Лесная» великой «Махабхараты» двадцатая глава.

ГЛАВА 21

Васудева сказал:

Когда завершилось, владыка людей, великое жертвоприношение твое раджасуя, прибыл я в избавленную (от врага) столицу анартов. Но Дварака явилась моему взору лишенная былой своей красоты, великий царь! Никто не читал вслух Веды, не возглашал: «Вашат!», прекрасные женщины (Двараки) ходили без украшений, пригородные сады ее стали неузнаваемы.

При виде всего этого почуяв недоброе, спросил я у сына Хридики: «Отчего столь удручены мужи и жены вришлийской столицы? Муж-тигр, мы желаем слышать об этом!» В ответ на это сын Хридики, о достойнейший из царей, подробнейше рассказал мне об осаде (города) Шальвой и об избавлении от нее. Выслушав рассказ его от начала до конца, о лучший в роде Куру, я утвердился в мысли убить шальвийского царя. Тогда, о краса бхаратов, успокоил я горожан, царю же Ахуке, (старцу) Анакадундубхи и всем вришнийским героям, одобряя их, сказал:

«Не ослабляйте ни на миг попечения о городе, о быки-ядавы! Обо мне знайте, что я иду в поход, дабы убить шальвийского царя. Пока не сражу его, не будет мне пути назад, ко граду Дваравати! Увижусь с вами снова только тогда, когда сокрушу город Саубху, а с ним и Шальву.  

Ударьте же в (грохочущий) на три тона барабан дундубхи, (чей звук) внушает трепет врагам!»

Мною подобающе ободренные, отважные мужи, о бык-бха- 10—38 рата, весело и дружио отвечали мне: «Ступай и истреби (наших) недругов!» Напутствуемый благословениями ликующих героев, лучшим из дваждырожденных велел я возглашать (мантры), а сам склонился до земли перед Ахукой. Дунув в прекраснейшую из раковин — Панчаджанью, о царь, громом своей колесницы, влекомой (конями) Сугривой и Сайньей, я огласил страны света. Я вышел во главе огромной армии, (отлично) снаряженной, (ступавшей) с победным видом, (состоявшей) из войск четырех родов, о муж-гигр! Пройдя через много земель, лесистых гор, рек и озер, прибыл я в Мартикавату. Там я услышал, что Шальва на своей Саубхе ушел из окрестностей города; о муж-тигр, я преследовал его по пятам и достиг наконец океана. Шальва на своей Саубхе был там, в пучине моря, во чреве (кипевшего) огромными валами океана41, о губитель недругов!

Завидев меня издали, нечестивец, словно в насмешку, многократно прокричал мне вызов на битву, о Юдхиштхира! Разящие насмерть стрелы, во множестве пущенные мною из лука Шарнги, не достигли его града, и это привело меня в ярость. Этот же прирожденный злодей, недостижимый мне (Шальва), гнуснейший из дайтьев, пролил на меня тысячами потоки своих стрел, о царь! Он засыпал стрелами колесничего моего, коней и все войско; мы, однако, продолжали сражаться, словно не замечая их, о бхарата!

Тут и отважные воины из окружения Шальвы также пустили в меня сотни тысяч безупречно прямых стрел. Метко разящие стрелы асуров покрыли мою колесницу, коней и самого Даруку. Ни коней, ни колесницы, ни возничего моего Даруки нельзя было разглядеть, ибо стрелы окутали, словно завесой, меня и моих воинов, о герой! Тогда и сам я волшебным способом выпустил из своего лука многие десятки тысяч заговоренных мантрами стрел, о кауравья!  

Воины мои не могли метить в цель, о бхарата, ибо Саубха висела под самым небосводом, на высоте целой кроши; однако они, словно зрители в театре, ободряли меня громогласными львиными кличами и рукоплесканием. (Стрелы), слетавшие в этой великой битве с лука моего, окрашиваясь кровью, подобно саранче вгрызались в тела данавов. Поднялись тогда в Саубхе стенания (демонов), сраженных моими острыми стрелами и низвергавшихся в великий океан. Одни с руками, отсеченными по самое плечо, другие — уподобившись видом Кабандхе, данавы неслись вниз, издавая вселяющие ужас вопли.

Тогда я наполнил дыханием раковину Панчаджанья, белизной подобную серебру и волокнам лотоса, месяцу, цветам жасмина и коровьему молоку. Видя, как падают наземь (данавы), Шальва, владыка Саубхи, стал тогда биться со мной, применяя грозное оружие колдовских чар. Непрерывным потоком полетели в меня железные палицы, дротики, пики, копья, боевые топоры, паттиша и бхушунди. Но я силою волшебства тотчас же отбивал и уничтожал их; когда чары его были развеяны, стал он сражаться горными пиками.

Попеременно то падала тьма, то вновь светало, то пасмурно становилось, то ясно, то жарко, то холодно, о бхарата! Так сражался со мною враг мой, творя колдовские обманы, но все их я распознал и развеял своими чарами! При каждой возможности со всех сторон разил я его в битве стрелами! И взошли тогда на небе сотня солнц, сотня лун, миллионы звезд, о великий царь, Каунтея! Не различить было, ночь сейчас или день, (по небу) не определить направления; смутился мой разум, и тогда я воспользовался оружием высшего знания; оно развеяло оружие (врага), словно то были пучки травы! Тут грянула шумная, грозная битва, о Индра царей; обретя способность различать окружающее, я снова вступил в схватку с врагом.

Такова в книге «Лесная» великой «Махабхараты» двадцать первая глава.

ГЛАВА 22

Васудева сказал:

Итак, о муж-тигр, Шальва, грозный противник царей, среди битвы, сражаясь со мной, снова взлетел на небо.

И вот горевший желанием победы, слабый разумом Шальва в ярости обрушил на меня шатагхни, огромные палицы, горящие копья, мечи и дубины, о великий царь! Но я тотчас же быстрыми, второпях пущенными (стрелами) еще в полете, у самого небосвода отразил их, расколов надвое либо натрое: то-то грохот стоял в поднебесье!

Но вот сотнями тысяч безупречной прямизны стрел засыпал он коней моих, колесницу и Даруку. Тут, о герой, обращаясь ко мне, как в бреду, проговорил Дарука: «Я изранен стрелами Шальвы и держусь только потому, что так велит мне долг». Вняв жалобным словам колесничего, я поглядел на него и увидел, как он изранен стрелами. На обеих руках его, туловище, голове и груди не было места, о первый средь Пандавов, которого не поразили бы стрелы. От ударов превосходных стрел (Шальвы) он истекал обильной кровью, словно гора красного известняка, которую облака поливают дождем.

Видя, что мой колесничий (хоть и не выпускает) из рук поводьев, но, изранный в битве стрелами Шальвы, пал духом, я принялся ободрять его, о мощнодланный!

Тут некий муж из числа жителей Двараки, о бхарата, поспешно приблизившись к колеснице с дружескими, казалось, намерениями, опечаленный, сдавленным голосом передал мне слова Ахуки, у которого он был в услужении: услышь их, отважный Юдхиштхира! «О герой, Ахука, правитель Двараки, молвит тебе такое слово: внемли, о Кешава, вот что говорит друг твоего отца: в твое отсутствие, необоримый потомок Вршпни, Шальва приступил к Двараке и благодаря (превосходству) в силе сразил сына Шуры. Потому покончи эту битву и возвращайся (домой), Джанардана; защищай лучше Двараку, в этом (теперь) твоя важнейшая обязанность!»

Выслушав эту его речь, я был крайне удручен и никак не мог решить, что надо, а чего не следует делать. Получив столь огорчительную весть, о герой, я обратил мысленно укоризны к Сатьяки, Баладеве и великому колесничному воину Прадьюмне.

Ведь это им, о потомок Куру, поручил я защиту Двараки и моего отца, когда выступил, дабы сокрушить Саубху! «Жив ли еще мощнодланный губитель недругов Баладева, — сокрушался я, — живы ли Сатьяки, сын Рукмини (Прадьюмна), отважный Чарудешна и все они во главе с Самбой!» Ведь будь они живы, о муж-тигр, тогда и сам Владетель ваджры не в силах был бы погубить сына Шуры! Если верно, что сын Шуры убит, то несомненно, решил я, что и все они во главе с Баладевой уже мертвы. Поминутно обращаясь мыслями к их общей гибели, я был, в крайнем смятении, о великий царь, но все же возобновил свою битву с Шальвой.

И тут увидел я, о герой, сына Шуры летящим с Саубхи вниз; от этого, о великий царь, мой (разум) пришел в смятение. Падение отца моего, о владыка людей, было подобно падению Яяти, лишившегося благих заслуг, с неба на землю. Тюрбан его размотался и упал (с головы), волосы и одежды разметались (в беспорядке); казалось, то падает (с неба) звезда, исчерпавши благие заслуги43. Помрачение ума лишило меня сил: превосходнейший лук мой, Шарнга, выпал из моей руки, о Каунтея, и опустился я на днише колесницы. Видя, что я, лишившись сознания, словно мертвец, простерся в своей колеснице, все мое войско вскричало: «Горе нам, горе!»—о бха-рата! Возникло предо мной видение моего отца, который, раскинув руки и ноги, падал вниз, словно птица; при этом воины Шальвы, держа в руках копья и пики, нещадно разили ею на лету, о мощнодланный! Дух мой пришел в смятение.

Но вот через какой-то миг среди великого побоища опять придя в сознание, я не увидел там, герой, ни Саубхи, ни Шальвы-недруга, ни старика отца.

Тогда я рассудил в уме: «Все это были колдовские чары, но теперь я распознал их!» И снова тысячами посыпались (на врага) мои стрелы.

Такова в книге «Лесная» великой «Махабхараты» двадцать вторая глава.

ГЛАВА 23

Васудева сказал:

Взял я свой чудесный лук, о краса бхаратов, и посыпались с Саубхи отсеченные стрелами головы богоненавистников! Нарядно оперенные, похожие на ядовитых змей, высоко летящие, жгуче-острые стрелы пустил я из Шарнги в шальвийского царя. И вдруг силою волшебства сделалась Саубха невидимой, о продолжатель рода Куру! Я был изумлен, но стоял недвижимо, о бхарата! Тут толпы лохматых, уродливых данавов подняли (сильный) крик, о великий царь! Тогда я поспешно, среди великой битвы, применил на погибель им оружие, разящее цель по звуку; крик тотчас же смолк. Всех тех данавов, что кричали, поразили мои летящие на звук, пламенные, словно Адитья, стрелы. Едва затихли их вопли, как в другом месте опять поднялся крик; я туда ударил стрелами, о великий царь! Так во всех десяти направлениях, вокруг меня и надо мной, вопили асуры, но всех их я перебил, о бхарата!

Тут, воротившись из Прагджьотиши44, вновь появилась, о герой, волею управляемая Саубха, помрачив взор мой (своим блеском). И погубитель рода человеческого, обезьяноподобный данава внезапно обрушил на меня огромную лавину камней. Со всех сторон разили меня потоки каменных глыб; заваленный камнями, я стоял (в их груде), словно в муравейнике, о Индра царей! Под завалом каменных глыб уже ни меня, ни коней, ни колесничего, ни стяга невозможно было разглядеть, о царь! Тут отважнейшие из вришнийцев, бывшие в моем войске, поддались страху и бросились бежать во все стороны. Когда не стало меня видно (под камнями), тут все, о владыка народа, — и небо, и земля, и поднебесье — огласилось криками смятения.

И все, кто был со мной дружен, о царь, проникшись отчаянием и скорбью, в тоске сердечной принялись вопить и стенать. Врагам моим было ликование, друзьям же — горькая мука; но я, о неколебимый герой, узнал об этом только потом, когда одержал победу. И вот воздел я ваджру, любимейшее мое оружие, дробящее любой камень, и расколол все эти каменные глыбы! Кони мои, еле живые, измученные каменной ношей, стояли, пошатываясь, словно от толчков, о великий царь! При моем появлении все друзья мои вновь предались ликованию, как если бы на глазах у них в небе взошло солнце, пробившись сквозь завесу облаков.

Тут, о царь, сложивши ладони, с поклоном сказал мне возничий: «Благо тебе! Погляди, о Варшнея, вот стоит пред тобою царь Саубхи Шальва; полно тебе пренебрегать им, примени наконец силу! Пора отказать Шальве в милосердии твоем и дружелюбии! Убей Шальву, мощнодланный, не дай ему уйти живым, о Кешава; врага надлежит предавать смерти, не щадя сил, о герой, губитель недругов! Не должен сильный (воин) пренебрегать противником, хотя бы тот был и слаб или увечен, не говоря уже о том, который противостоит ему в сражении.  

Потому, о владыка, муж-тигр, лучший в роде Вришни, собрав все силы, порази его, пока еще не упущена возможность! Не может считаться другом твоим и не заслуживает твоей милости тот, кто пошел войною на тебя, о герой, кто опустошил Двараку!»

Выслушав эти и им подобные речи возничего, «Истинно так!» — подумал я и принял решение сражаться. Чтоб умертвить шальвийского царя и сокрушить Саубху, «Попридержи-ка на миг!» — сказал я Даруке, о герой; сам же неотразимое, несокрушимое, непревзойденно-мощное, любимое мое огненное оружие, великое, дивноблещущее, все поражающее, способное испепелить на поле брани (всех) якшей, ракшасов, данавов и враждебных царей, этот незапятнанной чистоты диск с краями, (острыми), как бритвенные лезвия, несравненный, подобный богу разрушительного времени — Яме, гибельный для недругов, — заклявши мантрами и повелев: «Сокруши мощью своею Саубху и всех пребывающих там врагов моих!», всею мощью руки метнул я в ярости в (город демонов).

Пролетая через поднебесье, Сударшана обликом подобен был окруженному венцом лучей второму солнцу при конце юги. Приблизившись ко граду Саубхе, красота коего (уже) померкла, он рассек его надвое, как пила (проходит сквозь) высокое дерево дару. Рассеченная пополам, сокрушенная мощью Сударшаны, рухнула Саубха, как (некогда) Трипура, поверженная стрелами Махешвары.

Когда пала Саубха, боевой диск вернулся ко мне в руку;, тут я снова с силой метнул его ввысь, приказав: «На Шальву!» (Сударшана) разом рассек надвое Шальву, среди битвы занесшего уже (для удара) тяжелую палицу, и испепелил его своей пламенной мощью. Когда пал этот герой, данавы, чьи сердца обуял страх, мучимые моими стрелами, с криками «Горе! Горе!» побежали в разные стороны. Я же, поставив колесницу свою у самой Саубхи, радостно затрубил в раковину, возвеселив друзей своих. Видя, что их (город), некогда подобный вершине Меру, объят пламенем, его дворцы и надвратные башни разрушены, жены (данавов) пустились в бегство. И вот, сразивши в битве Шальву и низвергнувши Саубху, я вновь, на радость всем любящим меня, возратился в страну анартов. Вот почему, о царь, не смог прибыть я в Город слона. А уж будь я там, о губитель неприятельских героев, так не ушел бы живым Суйодхана!

Вайшампаяна сказал:

Так сказавши потомку Куру, мудрый, величайший из мужей, мощнодланный Губитель Мадху распрощался с Пандавами и двинулся в путь. Могучий (Кришна) почтительно поклонился Царю справедливости Юдхиштхире, царь же и мощнодланный Бхима вдохнули запах его головы. Усадив в золотую колесницу Субхадру и Абхиманью, Кришна взошел на нее и сам, (в то время как) Пандавы воздавали ему почести. Ободрив Юдхиштхиру, на колеснице, влекомой Сугривой и Сайньей, сверкавшей, словно сам Адитья, направился Кришна в Двараку.

По отъезде Дашархи Дхриштадьюмна, сын Паршаты, сопровождаемый сыном Драупади, также поехал в свою столицу. Повидавшись с Пандавами, Дхриштакету, царь Чеди, взяв с собою сестру, поехал в свой прекрасный град Шуктимати. Затем, о бхарата, Кекаи, испросив дозволение у безмерно-мощного Каунтеи, распрощались со всеми Пандавами и тоже

уехали.

Однако брахманы, вайшьи и прочие подданные Пандавов не покинули их, как настоятельно те их от себя ни отсылали. Потому толпа, сопровождавшая великих духом (Пандавов) в Камьяке, была чудо как огромна, о Индра царей, бык-бхарата! И вот многомудрый Юдхиштхира, испросив одобрение у тех брахманов, когда пришло время, отдал своим людям приказ «Запрягать колесницы!»

Такова в книге «Лесная» великой «Махабхараты» двадцать третья глава.